Альфа Центавра [СИ] - Владимир Буров

— К сожалению, я не знаю, как это сделать.

— Повторяй за мной по буквам.

— Только, если ты закроешь глаза. Колчак закрыл глаза, а Сонька залезла в танк и двинула его на неприступные стены Царицына. Он думал, что танк просто прогревается, а уж он был далеко, когда Колчак открыл глаза, так и не дождавшись цитирования слова из лексикона Конан Дойла, потому что у Агаты Кристи такого не может быть по определению:

— Все умирали раньше, чем узнавали о его существовании. — Хотя после первого убийства были уже естественно, рецидивистами. Хотя и незаконно, ибо еще не были ни разу осуждены.

Колчак замахал руками, чтобы остановить броневик, который тоже рванулся вслед за танком. В броневик и на него набилось столько народу, что Колчак предложил части, или хотя двоим, пересесть на цистерну со спиртом, которую они тащили за собой, ибо танк ее не взял, что вызвало даже некоторое недоразумение:

— А зачем нам идти на Царицын, если у нас и так все есть. — Но были и возражения:

— Закусон кончился. — Это сказал Ленька Пантелеев, который первым пробовал спирт из цистерны, ибо, как известно, обошел броневик в этой гонке преследования. Он и в броневике отбил место водителя у Ники Ович. На это она ответила резюме:

— Мне что, сесть тебе на шею?

— Больше нет нигде места?

— Естественно. И знаешь почему? Нас слишком много.

— Кто занял место стрелка-радиста? — спросил Ленька. — Мои люди?

— Твои люди украли танк, — ответила Ника. — И знаешь почему?

— Почему?

— Она сдаст его Зеленым.

— Она не мой человек, а Колчака.

Колчак между тем один сидел наверху в кресле командира броневика, а на место стрелка-радиста поставил две тридцатилитровые канистры со спиртом. Так что Дыбенко и Яша сидели на цистерне, а сверху на броне Махно, и только маленькая Аги смогла разместиться на месте стрелка за двумя пулеметами, и между двух молочных бидонов со спиртом.

Танк приближался к крепости, и Вра приказал открыть огонь.

— Они специально идут малыми силами, чтобы спокойно засечь наши пушки, — ответила Камергерша.

— Я пока что не отдавал приказа:

— Не выполнять приказы.

— Помилуйте, контр-адмирал, лучше их подпустить поближе. Вра оглянулся: Кали не было, только появился Котовский с корзиной хлеба и длинной цепью сосисок через шею.

— Горчица есть? — спросила Камергерша.

— Нет, — ответил Котовский. Она хотела сказать, что надо назначить специального человека по доставке продовольствия на Зиккурат, ибо:

— Некоторые забывают даже горчицу, без которой сосиски есть невозможно.

— Это была шутка, мэм, — сказал Котовский и бросил большой тюбик горчицы с хреном.

— Я не люблю хрен.

— Не верю.

— Никто не верит, но это так.

— Можете отдавать хрен мне, оставляйте себе только горчицу, согласны?

— Да. Котовский подумал, что Камергерша согласна с ним целоваться после каждой сосиски, но получил по усам, когда потянулся к ней толстыми сочными губами уже после трех сосисок.

— За что?

— Я еще мало съела, — ответила дама, а Вра, который наконец понял, что комэск соблазняет его жену, хотел так и сказать:

— Не надо, сэр, — но вспомнил, что сама Камергерша, похоже, забыла, что они уже были когда-то обвенчаны. И тогда он просто намотал на шею Котовскому те сосиски, которые парень еще носил на ней. Вра думал, что веревка крепкая, но не очень, но она не лопнула, а еще сильнее впилась в шею Кота, когда Вар еще потянул, чтобы разорвать ее.

— Этот подлец задохнется! — закричала Камергерша, и прилипала губами его открытому, как нефтяная скважина, рту.

— Это не рот, а настоящая пасть, — сказал Вра, — как только ты смогла накрыть ее.

— Это вопрос?

— Нет, думаю, что ответ. Но все равно спасибо, что спасла его.

Нам очень нужны сейчас командиры эскадронов.

— Чтобы возглавить атаку на танки и броневики?

— Именно так.

— Они все погибнут.

— Не все. И знаешь почему? В одном танке и в одном броневике не так много патронов. Тем не менее Котовский смог возглавить контратаку.

Глава 36

— Жаль только, что я не могу орать, как положено:

— Вперед, сволочи полосатые!

— Почему они полосатые? — спросил Врангель перед атакой.

— Чтобы у пулеметчика мельтешило в глазах. Шутка. Чтобы они сомневались:

— Белые мы или Зеленые? Но реально это была маскировочная одежда. Но это как раз понял не Котовский, а Врангель. Он приказал полосатому эскадрону иди не в лобовую атаку, а сначала отойти в сторону, и ударить сбоку.

— Зачем? — спросил Котовский, — лобовой атаки они могут испугаться, как психической, а сбоку мы проиграем.

— Не думаю, что мы проиграем, — сказал Врангель. Самое интересное в этом разговоре то, что Котовский так и не начал говорить после сосисочного удушения, и удивительно то, что Врангель его понимал! Но не просто так, а через посредство Камергерши.

Это было чудо, ибо слышать немого не мог еще никто. Но так, как Камергерша понимала Котовского не более, чем с трех шагов, то и решила идти в атаку вместе с ним.

— И да, — обратилась она к Врангелю, — я поведу полосатых.

— Как ты тогда услышишь этого Кота?

— После разлуки.

— Разлуки? — печально удивился Вра.

— Нет, милый, разлуки именно с тобой. С ним я буду общаться на расстоянии интуитивно.

Вара долго бродил по полю после того как его выкинули из броневика. Точнее, он сам сбежал. И нашел, как он сказал:

— То, что так долго искал: мясо.

— Кто-то здесь спрятал козу, — сказал он, и добавил милостиво: все не возьму, оставлю тому, кто положил здесь этот подарок пустыни. С голодухи он сразу тяпнул козу за пятку: хотелось чего-то не только мясного, но и с косточкой, чтобы поглодать можно было. О том, что мясо надо сначала жарить, натянув его на толстый шампур, и вертеть-пердеть, пока часа четыре оно доходит до последнего позвонка. Кто оно? Пламя костра. Видимо, в Варе — не путать с Вра, ибо это со-вер-шен-но раз-ные люди — взыграли гены его предков:

— Древних — и не только — индейцев, которые готовят тушканчиков путем закапывания их в землю, и забывания об это таинственном месте на несколько месяцев, чтобы уже было вкусно — так вкус-н-н-о-о! И значится:

— Только гостям, особенно дорогим, прибывшим в эту прерию с белого континента. В данном случае, лучше всего отдать инопланетянам с Альфы Центавра.

— Ай! Ая-яй! Ая-яй, ая-яй, ты что делаешь, подлец-мародер?

— Ем, — от страха сказал правду Вара, в далеком прошлом, бывший, как он говорил:

— Водителем Тягомотины. — А вы подумали, кобылы? Нет. водителем кобылы был его друг Буди, пока что заблудившийся на этом магическом Поле Боя. Буди, между прочим, вместе с Пархоменко тоже двигался раньше в сторону цистерны со спиртом, но из-за разногласий в маршруте, отстали, ибо хотели быть быстрее танка и уцепились за броневиком, а эта Тягомотина, как известно, пришла к финишу только второй, а значит, не получила ни-че-го.

— У-уж мы, — сказал Пархоменко, — из-за тебя, теперь будем только сосать.

— Что?

— Надо подумать: что. — А пока что сели с задней — по отношению к городу Царицыну — стороны цистерны со спиртом, впереди которой сидели Дыбенка и Яша Сверло. Они и увидели Вару, кусающим какую-то добычу.

— Слезем? — спросил Пархоменко.

— Так выпить все равно ничего нет, — ответил Буди.

— Есть, — и Парик вынул фляжку, больше похожую на четверть — имеется в виду от двенадцати литров — самогона, только чистого-чистого, как осветленный денатурат.

— Откуда?

— Обменял.

— На что?

— На упряжь.

— Упряжь чью, и от чего?

— Твою, от твоего коня.

— Зачем?

— Это была шутка, потому что отдал я, правда, по ошибке, свою упряжь за эту слезу, — Пархоменко пощелкал по бутыли согнутым ногтем. Да, вот такие уже у него отросли ногти за время этого путешествия по полю от Царицына до Волги.

— Спасибо, друг, ибо моя упряжь мне самому нужна.

— А ты знаешь зачем? Теперь я поеду на тебе, ибо у меня уже нет не только уздечки, но и седла.

— А седло где?

— Я думал, оно входит в упряжь и отдал его в придачу.

— В придачу? В — отдельно?

— Да.

— Это по кому, по Ушакову, или по Ожегову?

— Надо покрутить пальцы.

— Не надо, лучше скажи, что ты получил за это: впридачу по Ушакову.

— Нет.

— Ладно, но не думай, что я забуду об этом сюрпрайзе.

Они спрыгнули с цистерны, и подкрались к Варе, когда между ним и Щепкой начались разборки.

— Я не знал, что ты человек, — оправдывался Вара. Затычка на ее рту уже немного отклеилась, и дама смогла сказать:

— У тебя есть что-нибудь для дезинфекции?

— Нет.

— Тогда лижи языком.